Изобличитель тоталитаризма

Эрик Артур Блэр (настоящее имя Джорджа Орвела) родился в 1903 г. в Индии. Его отец был правительственным чиновником английского административного аппарата в Индии, а семья, была обычной себе семьей из тех, которые составляют средний класс, то есть тот слой, членами которого являются военные, священники, правительственные чиновники, учителя, законодатели, врачи и тому подобное. Образование он получил в Итоне (Eton), в самой дорогой и наиболее снобистической из английских public school. Невзирая на название — общественная школа — это не публичные «народные школы», а как раз что-то противоположное: закрытые дорогие средние школы с интернатами, расположенные вдалеке от городов. Туда принимали почти исключительно сыновей богатых благородных семей. Мечтой только что разбогатевших банкиров 19 ст. было пропихнуть своих сынков в public school. В тех школах уделяли много внимания, в первую очередь, спорту, что, мол, делает господствующую, твердую и джентльменскую осанку. Среди этих школ особенно славился Итон. Веллингтон как-будто, сказал, что победа под Ватерлоо добыта в борьбе на крикетовых игрищах Итона. Однако Джордж Орвел попал туда только потому, что был стипендиатом. Иначе его малоимущие родители не смогли бы учить его в такой школе.

По окончанию школы, когда будущему писателю еще не было и двадцати лет, он выехал в Бирму и поступил в ряды Имперской Полиции в Индии. Это была вооруженная полиция или жандармерия. На этой службе он пробыл пять лет. Это был первый шаг к осознанию Орвелом фундаментов власти и контроля над людьми, как неминуемого условия ее существования. Служба в полиции наполнила Орвела ненавистью к империализму, хоть в то время националистические настроения в Бирме не отличались особенной силой, а отношение англичан к бирманцам не было особенно плохим. Вернувшись в 1927 г. в Англию в отпуск, Орвел отказался от старшинского чина и решил стать писателем; в начале без особых успехов. В 1928—1929 гг. он жил в Париже и писал повести, которые никто не хотел печатать (как сознался сам Орвел, он их потом все уничтожил). Лишь начиная с 1934 года, писатель смог содержать себя из заработков за собственные произведения.

Как отмечает сам Орвел, до 1930 г. он не имел четко очерченных политических взглядов. Он стал социалистом более из-за отвращения к обездоленной, запущенной жизни более бедных частей промышленных рабочих, чем из-за теоретического увлечения плановым обществом.

В 1936 году Джорж Орвел женился. Почти на той же недели началась гражданская война в Испании — первая ласточка будущих грозных событий, что на долгие годы охватят Европу, а вместе с ней и полсвета. Молодые оба выразили желание ехать в Испанию и участвовать в войне на стороне испанского правительства. В Испании Орвел пробыл около шести месяцев на арагонском фронте, пока возле Huesca фашистский снайпер не прострелил ему шею.

Как писал сам Джорж Орвел, в раннем периоде войны чужестранцу нелегко было разобраться во внутренней борьбе, которая велась между разными политическими партиями, благосклонными к правительству. По  ряду случайных событий он вступил, как большинство чужестранцев в Испании, не в международную бригаду, а в милицию
Р. О. V. М., к так называемым испанским троцкистам. Таким образом, в первой половине 1937 г., когда коммунисты получили контроль ( или частичный контроль) над испанским правительством и началось преследование троцкистов, Орвел с женой вдруг очутились среди преследуемых.

Писатель тогда не знал, что для Сталина в Испании продолжалось две войны — второстепенная война против фашизма и главная, тайная война против Троцкого, за монопольное влияние на международное коммунистическое движение. В действительности Орвелу с женой очень повезло, что им удалось покинуть Испанию живыми да еще и не будучи ни разу арестованными; поскольку много их друзей было расстреляно, другие просидели долгое время по тюрьмам или просто исчезли. Эти преследования в Испании шли наряду с большими чистками в СССР и были лишь их отзвуком. Суть обвинений — (а именно: заговор с фашистами) были в Испании и в СССР одинаковые; когда речь шла об Испании, Джорж Орвел знал наверняка, что эти обвинения лживы и безосновательны. Весь этот опыт стал для писателя весьма ценной наукой: он убедился как легко тоталитарной пропаганде руководить мнением образованных слоев населения даже в так называемых демократических странах.

В Испании Орвел вместе с женой были свидетелями, как невинных людей бросали в тюрьмы только потому, что их заподозрили лишь в неправомерных помыслах. А вернувшись в Англию, он увидел, что рассудительные и хорошо информированные обозреватели верят во всякие невероятные рассказы о заговорах, измене и саботажах, о которых информировала пресса из московских судебных залов.

Именно тогда писатель понял насколько негативно лживый Советский миф влияет на западное социалистическое движение. По этому поводу Джорж Орвел писал:

«Я никогда не был в России и знаю о ней только то, что можно узнать, читая книжки и журналы. Даже если  бы (представим это себе) я мог, я не желал бы вмешиваться в советские внутренние дела; я не осуждал Сталина и его сторонников только за то, что они, мол, применили варварские и недемократические методы. Возможно, что в тех обстоятельствах они не могли действовать иначе, даже, когда и у них были добрые намерения. Но я предпочитаю, чтобы люди в Европе увидели советский режим таким, каким он является. Начиная с 1930 г. я не вижу ни единого признака, что СССР действительно следует в направлении чего-то, что можно было бы назвать социализмом, зато я замечаю очень много признаков, что СССР превратился в иерархическое общество, где обладатели имеют не больше причин отречься от власти, чем любой другой господствующий класс. В общем, рабочие и интеллигенция в такой стране, как Англия, не понимают, что СССР сейчас совсем иной, чем он был в 1917 году, частично потому, что не хотят этого понять (то есть потому, что хотят верить, что в действительности где-то таки существует социалистическая страна), а частично также потому, что относительная свобода и покой их жизни делает тоталитаризм для них чем-то далеким и непонятным.

Не нужно думать, что Англия — настоящая демократия. Это капиталистическая страна с большими классовыми привилегиями. С другой стороны, это страна, где люди уже живут сотни лет вместе и не знают гражданской войны, где законы относительно справедливы, а новостям и статистикам можно более-менее верить, и, наконец, — где иметь оппозиционные взгляды и выражать их публично не является прямой опасностью для жизни. В этой атмосфере средний человек не имеет действительного понимания, что такое концлагеря, массовые депортации, заключения без процесса, цензура прессы и тому подобное. Когда она читает о событиях в такой стране, как Советский Союз, она переводит все на язык английских представлений и не учитывает бесстыдного вранья тоталитарной пропаганды. Вплоть до 1939 г., а может еще позже, большинство англичан не в состоянии были разгадать сути нацистского режима в Германии, а когда речь идет о советском режиме, — они в большой мере одурманены еще и до сих пор».

Вскоре по возвращению из Испании, желая открыть глаза западному сообществу на настоящее лицо советского тоталитаризма, Джорж Орвел берется за написание соци-альной притчи. Он пользуется испытанным еще Вергилием приемом и вместо сложных социальных построений и моделей изображает обычную ферму, где главными действующими лицами выступают животные.

Однажды на одной из обычных английских ферм животные вдруг осознают, что люди их беспощадно и несправедливо эксплуатируют. Решено избавиться от гнета человека революционным способом, после чего, будто, животные будут работать только для себя и заживут счастливо и беззаботно. Активнейшими лидерами «животной революции» были три свиньи. Следовательно, сказано — сделано. Животные под мудрым руководством свиней делают революцию на ферме, прогоняют грубого хозяина и начинают сами хозяйничать. Прежние революционные лидеры-свиньи теперь руководят жизнью на ферме, которая красноречиво названа «Рай для животных». Однако обещанный свиньями рай и времена, когда каждое животное мало будет работать и роскошествовать в достатке, никак не наступят. Постепенно труд становится даже тяжелее, чем был во времена властвования на ферме человека. Вожди-свиньи чуть ли не ежедневно вносят коррективы в отчет животных законов, которые были приняты сразу после революции, а животным живется все тяжелее и тяжелее. Однако никто из животных не противиться такому положению вещей, поскольку вожди предусмотрительно вырастили злых как черти доберманов, и с помощью их удерживают свою власть на ферме...

Согласитесь, картина достаточно таки знакомая, учитывая, что в одном из революционных вождей — хищном кабане Наполеоне с его неизменной трубкой в зубах легко узнать «вождя всех народов». Этот памфлет был воспринят издателями и теми, кто читал его в рукописи, как, по крайней мере, большая бестактность и увидел мир только после разгрома фашистов, в 1945 году.

В «Звероферме» Орвел утверждает : власть самоценна и не сводится к другим стоимостям, не разменивается на другие блага. Ее никогда не отдают добровольно. Родившись в революции как средство решения социальных проблем через диктатуру, власть пожирает революцию изнутри. И в результате эгалитарные лозунги воплощаются в элитарные и иерархические структуры, как в «Звероферме», где в конце концов к последней из семи заповедей революции — «Все животные равны» — дописывают: «… но некоторые животные равнее». Наиболее интересным является то, что в этом произведении Джордж Орвел предусмотрел и подал единственно возможную модель развития так называемого социалистического общества, образованного в результате революционных действий, имея наглядным примером лишь Советский Союз, тем более, о положении вещей в котором Запад получал достаточно перекрученную и неправдивую информацию. Как показал последующий исторический опыт, именно таким путем пошли почти все революции, которыми так богато ХХ столетие.

«Звероферма» была первой социальной сатирой, которая зафиксировала трагикомическое несоответствие идеалистически романтичного начала революции и последующих тоталитарных практик, которые являются неотвратимым результатом самой природы революции, а не искажением подходящей революционной теории. Однако одним из самых выдающихся достижений как литературы ХХ столетия, так, собственно, и самого Орвела, является  роман-антиутопия «1984».

Благодаря многим аллюзиям, которые легко прочитываются в романе, — суровое усатое лицо Старшего Брата, который смотрит с тысяч плакатов, транспарантов и экранов, жесткое иерархическое тоталитарное общество, которое руководствуется единственной Партией, постоянное перекручивание истории и подтасовка статистических данных, дефицит самых необходимых товаров общего обихода, таких как шнурки для ботинок или лезвия для бритвы, показательные судебные процессы над «врагами народа», на которых эти самые враги, которые еще вчера стояли на руководящих позициях, сегодня сознаются во всех смертных грехах, которые они творили чуть ли не с рождения — западное сообщество всегда считало, что «1984», как и «Звероферма», является такой себе тяжелым камнем в красный огород советского коммунизма. В известной мере так оно и есть. Однако за всеми своими идеологическими противостояниями и холодными войнами, немногие понимали, что «1984» изобличает тоталитарную сущность власти как такую, не смотря на ее цвет. И декорации не являются такими уж важными, и не обязательно пресс власти должен быть в виде «Министерства любви», где «перевоспитывались» те, кто лишь мог подумать что-то крамольное, «Министерство  мира», которое заботилось о военных действиях, которые никогда не прекращались и «Министерство благосостояния», которое якобы постоянно увеличивало количество производства шоколада, картона и военных ракет. Все это является лишь легко заменимыми символами природы власти. И мало что изменится, если синий комбинезон члена Партии заменить на деловой костюм или галстук, которые должен носить работник любой современной нам компании, или вместо одного из краеугольных лозунгов романа — «Свобода — это рабство», написать такое знакомое, но от этого не более близкое к правде «Самсунг — с мыслью о вас».

Следовательно, Советского Союза уже давно нет, но от этого ничего не меняется. «1984» Джоржа Орвела будет актуальным в любые времена, поскольку пока существует человечество в привычной нам форме социума, пока будут существовать контроль и власть, которые пользуются ложью, лицемерием, явным или скрытым террором. А целью власти, как нам известно из романа является сама власть. «Мы знаем, никто и никогда не брал власть для того, чтобы потом отказаться от нее. Власть — цель, а не средство, а революции делают для того, чтобы установить диктатуру. Цель насилия — насилие. Цель истязания — истязание. Так вот, цель власти — власть», — говорит О’Браен, который олицетворяет собой всю звериную, циничную и такую логическую сущность тоталитаризма. Ради того, чтобы удержать власть, недостаточно лишь одной силы. Не менее важно, чтобы те, над кем осуществляется власть, сами верили в необходимость и святость самой власти. Нужно любыми средствами отучить человека самостоятельно мыслить, сравнивать информацию, анализировать. Нужно переделать человека так, чтобы она избавилась всех своих естественных черт, чувств, инстинктов. И вместо этого заменить их слепой верой и любовью к власти, к сущему порядку вещей, к тем ценностям, которые сызмальства закладываются властью в человека. Нужно размыть реальность действительности так, чтобы 2 + 2 не всегда равнялось 4. А равнялось столько, сколько нужно власти, — иногда 5, иногда 3, а когда нужно — то и вообще 10. Нужно полностью уничтожить в сознании человека историю, правдивое упоминание о прошлом дне, годе, месяце и вместо этого ежедневно реконструировать новую, в зависимости от потребностей настоящего — «Тот, кто контролирует прошлое, контролирует настоящее. Кто контролирует настоящее — контролирует будущее».

Пасмурный прогноз Джорджа Орвела уже давно начал исполняться ,просто не нужно все воспринимать слишком буквально. Стоит лишь пристальнее прислушиваться к радио-приемникам, присмотреться к экранам телевизоров, вникнуть в суть информации, которой пестреет периодика, и начинаешь понимать, что «МИР — ЭТО ВОЙНА», «СВОБОДА — ЭТО РАБСТВО», «ЛЮБОВЬ — ЭТО НЕНАВИСТЬ».